Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Главная задача тренерского штаба сборной России по биатлону — объединить спортсменов, научить их много тренироваться, чтобы они выдерживали сезон от начала и до конца без эмоциональных и физиологических провалов. Об этом в интервью RT заявил наставник национальной команды Михаил Шашилов. Специалист также объяснил, почему работа личным тренером давалась ему легче, рассказал о взаимоотношениях с Алексеем Волковым, а также о том, что можно почерпнуть у конкурентов из других сборных.

— В смешанной эстафете Оберхофа Эдуард Латыпов ушел с заключительного рубежа третьим, но болельшики, как мне кажется, даже в самых смелых фантазиях не допускали, что Россия финиширует с золотом. А что чувствовали в этот момент вы?

— Когда бегут свои ребята, в них всегда веришь до конца. Всегда надеешься на какое-то чудо, особенно в Новый год. Как без этого жить-то? Скучно...

— Тем, как в этой эстафете отработала ваша личная подопечная Светлана Миронова, вы довольны?

— Что касается Светы, она в последних стартах очень чётко начала понимать, почему в гонке случается та или иная ошибка. В смешанной эстафете отработала просто изумительно. Я бы сказал, что это была лучшая гонка в её жизни. Всё, над чем мы бились, получилось.

— Когда вы говорите «лучшая гонка», имеете в виду статистические показатели, или первую в карьере золотую медаль?

— Медаль — это преходящее явление: сегодня она есть, завтра нет. Поэтому имею с виду прежде всего показатели. До пика формы нам ещё работать и работать, но всё, что Светлана показала в эстафете — это тот максимум, на который она способна в своем текущем состоянии. Хотя работать в условиях коронавируса — без тренажёрного зала, без бани — очень непросто. Но мы стараемся.

— Сколько лет вы занимаетесь с Мироновой, как личный тренер?

— Давно перестал считать. Лет десять, наверное.

— В предыдущие годы с вашей спортсменкой работали в сборной другие тренеры. У вас не было ощущения, что работа ведётся как-то не так? И как сейчас воспринимаете тот факт, что многие девушки, попадая в национальную команду, никак не могут показать тот результат, который от них ждут?

— Ме кажется, что за очками, планами, секундами и методиками мы очень часто перестаем видеть конкретного спортсмена. Не думаю, что это проблема только одного биатлона. Скорее, определённое свойство времени. Могу совершенно откровенно вам сказать, что после стольких лет работы со своими спортсменками в качестве личного наставника, мне тяжело дается перестройка на работу с командой. Своих ведь воспитываешь иначе, возишься с ними, как с детьми. Можешь прикрикнуть, где это нужно, и знаешь, что на тебя не обидятся, поскольку дело все мы делаем общее. В сборной приходится себя постоянно контролировать, поскольку никогда не знаешь, какой окажется реакция на те или иные слова и какими последствиями обернется та или иная ситуация. Иногда мне даже кажется, что мы люди из разных миров.

— В чём это выражается?

— Для меня, например, абсолютно нормально купить спортсменке цветы, придумать какие-то подарочки-безделушки на Новый год, и все мои девчонки давно привыкли к этому. А здесь я вдруг увидел абсолютное непонимание. Типа — он нам новогодние подарки зачем-то принёс, мы теперь что, обязаны ему, получается?

— Действительно, непростой момент.

— Даже не представляете, как такие мелочи могут выбивать из колеи. Но они — достаточно распространённое явление. Потому я и говорю, что это проблема всего нашего спорта, а возможно, и всего поколения нынешних спортсменов. Люди во всём видят какой-то подвох или пытаются просчитать собственную выгоду, в то время как нормальные человеческие отношения куда-то безвозвратно уходят.

— А может быть всё намного проще? Когда на протяжении лет живёшь под шквалом непрерывной публичной критики, то от любой протянутой руки будешь шарахаться, как бездомный щенок.

— По этому поводу мы постоянно ведем разговоры с тем же Дмитрием Губерниевым. Понимаю, что телевидение — это бизнес и ничего личного, и нужно любым способом удерживать публику у экранов, но, наверное, можно найти способ как-то поддержать спортсменов, когда у них что-то не получается? При всем обилии информации никто ведь толком не знает, как живёт тот или иной спортсмен, что творится у него в душе или дома, почему он закрывается от всего мира. Так ведь не бывает, что абсолютно у всех всё в жизни складывается благополучно и гладко, и все эти проблемы сидят у каждого спортсмена глубоко внутри.

— Но ведь журналист — это не психоаналитик, вряд ли он может здесь чем-то помочь.

— Согласен. Но очень хорошо помню времена, когда даже самые великие тренеры ещё советских времён в самых разных видах спорта ставили во главу угла понятие «команда». Сам я был тогда совсем мальчишкой, но разговоры на эту тему запомнил хорошо. Команда — это прежде всего способность сесть всем за один стол и что-угодно обсудить, как в семье. Протянуть руку, когда плохо, поздравить, когда есть повод. А не думать о том, чем и кому ты в этой команде обязан. Поэтому я и говорю, что человеческие отношения внутри сборной — это главная для меня проблема.

— Когда вы принимали решение поставить в сингл-микст Евгению Павлову, брали в расчёт слова спортсменки, что ей пока ещё тяжело бежать на высоком уровне несколько гонок подряд? Иначе говоря, если знали об этом, не было мысли заменить Женю другой спортсменкой?

— Нет. Павлова жаловалась только на то, что у нее побаливает плечо — она его повредила на новогодней гонке, когда бежала сингл-микст с Матвеем Елисеевым. С одной стороны, мы не хотели разбивать их связку с Матвеем, Валерий Польховский (главный тренер сборной — RT) нас в этом тоже поддержал. С другой — через Алексея Волкова Женя сказала, что в Оберхофе готова бежать безо всяких скидок на собственное состояние. Тоже, кстати, тема: девочки только сейчас, как мне кажется, начинают понимать, что с тренером можно поделиться какими-то переживаниями и проблемами, а не копить всё это в себе.

— Попробуйте поставить себя на место подопечных. Они ведь действительно никому не верят, да и нет оснований: на их памяти сменилось достаточно большое количество специалистов, ни один из которых не сумел привести команду к мало-мальски заметному результату.

— Мне кажется, времена, когда спортсмен был обязан безоговорочно верить тренеру, давно ушли в прошлое. Сейчас каждый атлет должен прежде всего сам понимать, что и зачем он делает. Но на практике зачастую приисходит совсем иное. Человек, который готовился индивидуально, приезжает на Кубок мира, спрашиваешь, есть ли у него свой план подготовки, и слышишь в ответ: «Сейчас позвоню тренеру, спрошу». Так что некая проблема русского Ивана-дурака, лежащего на печи, у нас просматривается. Когда человек хочет и принцессу в жёны, и полцарства впридачу, но ему в голову не приходит, что ради этого хорошо бы сначала с печи слезть. Задуматься, например: если мы приезжаем на стадион в день гонки за 15 минут до начала пристрелки, и видим, что все остальные сборные приехали раньше и уже вовсю разминаются, то зачем-то они это делают? А ведь из таких мелочей по крупицам складывается большой результат.

— В одном из своих интервью вы сказали, что всем, кто попадает на Кубок мира, вообще хорошо бы постоянно смотреть по сторонам, подмечать, как работают те же норвежцы, и учиться у них. За что первым делом зацепился ваш собственный взгляд?

— За то, как чётко работают тренеры в связке со спортсменом. Это совершенно другой менталитет, партнёрский: люди выходят на старт, бьются за каждую секунду, за каждый метр, независимо от того, на каком месте человек располагается в той или иной гонке. Идет ежеминутное сотрудничество, и этот контакт сразу бросается в глаза.

— Я бы сказала, что для российского биатлона не слишком характерны партнерские отношения. Скорее, их можно назвать начальственно-марионеточными: тренер сказал, спортсмен обязан безропотно исполнить, независимо от того, чтог сам думает по этому поводу.

— Есть такое, к сожалению. А главное — такой уклад быстро не перестроить. Для этого может понадобиться не один олимпийский цикл. Но к этому нужно стремиться, если мы хотим, чтобы у России была команда, способная созидать. В которой между всеми были бы именно партнёрские отношения, когда никто не стремится укусить или огрызнуться, защищая себя от нападок. Просто нужно понимать, что партнерские отношения — это не панибратство.

— А в чём разница?

— В том, что панибратские отношения очень быстро формируют у спортсмена ощущение, что можно выполнить то, что ему предлагается, а можно и не делать этого. Это такая достаточно тонкая грань, но её обязательно нужно чувствовать.

— Алексей Волков, который в этом сезоне был привлечен в сборную тренером по стрельбе, для вас — коллега, или всё еще спортсмен, которого тоже приходится чему-то учить?

— Мы много общаемся, и мне бы очень хотелось, чтобы Лёша стал хорошим тренером. Чтобы его не сломали какие-то временные неудачи.

— Проблема большинства талантливых спортсменов заключается на мой взгляд в том, что они, став тренерами, пытаются научить подопечных работать так, как делали это сами. Но это работает далеко не всегда.

— Доля истины в этом есть. Вполне допускаю, что тот же Волков сейчас уже не вспоминает о том, какой прошёл путь, прежде чем стать незаурядным стрелком. Он ведь не в одночасье им стал? Ошибки никогда не возникают спонтанно, всегда имеют некую «предысторию», отправную точку. И большое заблуждение, что любую ошибку можно исправить какой-то сиюминутной коррекцией. Тренер должен прежде всего понимать суть происходящего, видеть корень проблемы. Причём сколько людей находится под твоим началом, столько может быть вариантов работы над ошибками, индивидуальной для каждого. В этом, кстати, тоже видно большое отличие нашего подхода от того, как работают ведущие иностранные специалисты. Тот же Зигфрид Мазе может на пристрелке Кубка мира начать подробно объяснять Тириль Экхоф, почему именно она делает ошибку, пытаясь фокусировать взгляд на мишени.

— Откуда вам известно, что именно тренер говорит своей спортсменке?

— Я всё время рядом стою, а любой тренер, и Мазе — не исключение, объясняет большинство технических вещей на пальцах — сопровождает слова жестами.

— Дома у вас есть отдельный специалист по стрельбе, или вы справляетесь со всеми стрелковыми задачами сами?

— В клинч с Волковым не вступаете на сборах относительно стрельбы, если не согласны с ним в каких-то технических вопросах?

— Стараемся находить общий язык. Пока получается.

— Любой тренер, приходя в российскую сборную, оказывается фактически лишён права на ошибку, и ему ничего не остается, кроме как готовить подопечных к главному старту сезона, поскольку именно по этому результату выносится оценка работы специалиста. На вас это распространяется?

— Нет. Я меньше всего сейчас думаю об этом. Конечно, мы прилагаем все силы, чтобы уже сейчас у девочек появился результат. Но я считаю гораздо более важной задачей сколотить команду. Объединить людей, научить их долго и много тренироваться, чтобы они были способны выдерживать сезон от начала и до конца без эмоциональных и физиологических провалов. Условно говоря, сейчас в нашем распоряжении есть маленький и довольно шаткий журнальный столик. А должен быть крепкий стол, за которым могут разместиться полтора-два десятка человек, включая спортсменов, тренеров, технический персонал. И который способен стать для всех нас своеобразной точкой опоры. Как у прыгунов с трамплина: попал в отталкивание — полетел. Неважно даже, окажусь ли за этим столом я сам. Но только в этом случае у нас появится команда, способная завоёвывать медали.