|
|
|
|
|
|||
Я знала, что она не стремится встречаться с журналистами. Изредка посылала смс-ки, на которые не получала ответа. После того, как из уст президента СБР Сергея Кущенко прозвучало, что Альбина Ахатова приняла решение оставить спорт, я вновь набила на клавиатуре ставший привычным текст: «Я могу вам позвонить?» Спустя несколько секунд совершенно неожиданно раздался характерный сигнал и на дисплее моего мобильника появилось короткое слово: «Да». * * * - Альбина, это правда, что вы решили завершить карьеру? - Да. Я достаточно долго размышляла на эту тему, склонялась к тому, что до последнего буду пытаться вернуться в спорт. А в ноябре попала в больницу в достаточно тяжелом состоянии. И поняла, что думать о возвращении бессмысленно: не в том я состоянии, чтобы продолжать на что-то претендовать. Собственно, я до сих пор на постельном режиме, принимаю антибиотики и чувствую себя, естественно, не лучшим образом. - До этого тренировались серьезно? - Да. Все два года. Делала очень солидную «лыжную» подготовку, много работала над выносливостью, использовала все возможности, которые у меня были. Постоянно экспериментировала и в отношении оружия. Неоднократно, например, пыталась модернизировать ложе своей винтовки, с которым выступала много лет. Еще после Игр в Турине это просто стало навязчивой идеей – добиться неких идеальных характеристик в этом отношении. Сделала штук шесть различных лож, и каждый раз что-то выходило не так. А год назад, наконец, получилось: винтовка стала ложиться, как влитая. Я держала то ложе в руках и переживала чувства, которые, наверное, может переживать музыкант, держа в руках скрипку Страдивари. Мне очень хотелось добиться такого же качества ствола. Почему- то ужасно хотелось доказать, что наше отечественное оружие может стрелять ничуть не хуже Аншютца, со стволами которого у меня были в свое время самые высокие показатели среди биатлонистов– 95 процентов. Я по два-три раза в год приезжала на ижевский завод, консультировалась с оружейниками. Год назад мне, наконец, сделали такой ствол. Совершенно уникальный. При отстреле он давал разброс всего в 6-7 миллиметров. Единственное, о чем я попросила мастеров, чтобы наружную поверхность ствола они сделали хромированной – для того, чтобы у винтовки был более симпатичный внешний вид. А спустя некоторое время ствол бесследно пропал. Его якобы по ошибке продали кому-то другому, несмотря на то, что паспорт с номером ствола и данными отстрела уже был у меня на руках. Взамен мне прислали с завода другой ствол, который по своим характеристикам даже близко не мог сравниться с предыдущим. Это было обидно, поскольку все два года дисквалификации я работала с твердым намерением вернуться в спорт именно с с российским оружием. - Как протекали два года вашей жизни с тех пор, как вас отстранили от выступлений? - На момент объявления результатов тех злополучных декабрьских допинг-проб мы, если помните, находились в Корее, где я довольно сильно простудилась. До такой степени, что даже была освобождена от последней контрольной тренировки. И вот с того самого момента я начала чувствовать, что в моем организме что-то сломалось. Скорее всего нервные потрясения очень сильно подорвали общий иммуннитет. Тем более, что нервничала я постоянно: пока исследовалась проба «Б», пока шло разбирательство в IBU, затем суд… Все это к тому же постоянно затягивалось. Головой я понимала, что к тому, что происходит, нужно относиться, как к неизбежности. И просто пережить. Но, видимо, стресс оказался чересчур мощным. Я болела постоянно. Не проходило месяца, чтобы не обострилась та или иная застарелая травма или болячка. При этом я использовала каждую доступную мне возможность, чтобы продолжать тренироваться. Вполне допускаю что, постоянные недомогания были связаны еще и с тем, что я оказалась совершенно одна. Без тренера, без доктора, без массажиста, без возможности контролировать реакцию организма на нагрузки – делать кардиограмму, биохимические анализы крови. Просто каждое утро брала под мышку сына и ехала с ним и с няней на тренировку. Туда, где мы никому не могли помешать. До последнего надеялась, что получится выступить на Олимпийских играх в Ванкувере. Что решение по нашему делу все-таки будет принято в нашу пользу. Когда этого не случилось, я все равно продолжала тренироваться, чтобы по истечении дисквалификации вернуться в спорт и выступить на чемпионате мира в Ханты-Мансийске. И на этом уже завершить карьеру. Весь первый год дисквалификации где-то в глубине души у меня сидела очень сильная злость и желание доказать, что все случившееся было каким-то чудовищным недоразумением. Я даже планировала этой весной отдать сына в детский сад, чтобы иметь возможность начать тренироваться более интенсивно. Но из этой затеи ничего не вышло. Ленька походил в сад три дня и заболел. Через неделю снова пошел в сад и почти сразу свалился уже на три недели – подхватил золотистый стафиллококк. Пришлось снова просить о помощи няню. Так что серьезная подготовка началась у меня лишь с июля. * * * - Мне бы хотелось вернуться к вашей дисквалификации. Положа руку на сердце, вы считаете себя жертвой собственной неосторожности, или заложницей чужих действий? - Мы ведь все находимся в рамках централизованной подготовки. И медицинской в том числе. Есть люди, которые занимаются лицензированием врачей, которые приходят в команды, то есть, казалось бы, спортсмен должен полностью этим людям доверять. Потому что подразумевается, что все препараты, которые попадают или могут попасть в организм спортсмена, предварительно проходят тщательные исследования в наших же лабораториях, затем согласовываются на всевозможных уровнях. Лично я прекрасно всегда понимала, что самая большая ответственность все равно ложится на спортсмена, ведь именно он, случись что, становится крайним. Но расценивала эту систему, как своего рода гарантию того, что ничего предосудительного с нами не может произойти по определению. И, естественно, полностью доверяла врачам – как и всем остальным людям, которые со мной работали: тренерам, сервисменам... Оказалось, что никакой гарантии нет. - Руководство СБР как-то поддерживало вас все это время? - Мы периодически созванивались, обсуждали общие вопросы, связанные с дисквалификацией. Соответственно мне присылали письма с перечислением тех мест, где будут готовиться спортсмены основной и молодежной команд. Чтобы я случайно вдруг там не оказалась в это же самое время. Даже в Тюмени приходилось постоянно быть начеку: в июне, например, там был тренировочный сбор «молодежки» и, соответственно, любое мое появление на стадионе могло быть истолковано, как нарушение правил. Для того, чтобы выехать с ребенком и няней на это время куда-то в другое место, у меня не было средств. И оставить ребенка было не с кем - мама умерла десять лет назад, а отец продолжает тренировать детей. - Жуткое, наверное, ощущение – беспомощности и конца жизни одновременно… - В какой-то момент я испытывала именно беспомощность. Но одновременно с этим понимала, что в жизни сплошь и рядом случаются куда более тяжелые вещи – смертельные болезни, авиакатастрофы. В январе этого года у моего отца умерла жена. Всего лишь неправильно поставили диагноз - не смогли вовремя распознать внутреннее кровотечение, и человек умер, при том, что его реально могли спасти. Вот где трагедия. А что я? Крыша над головой есть, руки-ноги на месте, как и голова, сын растет, близкий человек тоже рядом. - То, что вы два года назад расстались с мужем (гражданский муж Ахатовой Андрей Дмитриев был на момент дисквалификации врачом женской сборной России – прим. Е.В.), как-то было связано с допинговой историей? - Нет. Отношения между нами испортились гораздо раньше и мы собирались расходиться. Несмотря на то, что у нас общий ребенок, официально мы с Андреем не состояли в браке, поэтому никаких сложностей при расставании не возникло. Я просто забрала сына и ушла. Но Андрея я совершенно не обвиняю в том, что случилось. Он здесь не при чем. - Помню, вы так радовались, победив в индивидуальной гонке в Поклюке… Говорили, что теперь обязательно закажете мебель, о которой много лет мечтали. - Так я ее и заказала, и купила, и даже доставить все успели в мою московскую квартиру. Правда, с тех пор я там так и не живу. И не жила на самом деле никогда. Сначала бывала проездом на тренировочные сборы, потом периодически останавливалась, когда приходилось приезжать в Москву в ходе расследования. - О том, чтобы переехать в Москву, на постоянное местожительство не думали? - В Москве очень тяжело жить. И очень дорого. Да и с точки зрения экологии для ребенка там нет ничего хорошего. Дома спокойнее. * * * - Для вас, наверняка, не является секретом, что Катя Юрьева обратилась к Михаилу Прохорову с просьбой дать ей денег на уплату долга IBU, и что эта просьба была удовлетворена. - Да, я знаю об этом. - А сами не намеревались попросить президента СБР о том же самом? - К тому моменту, когда нужно было возвращать деньги, я уже приняла решение, что не стану продолжать карьеру. Иначе, наверное, тоже обратилась бы в федерацию, чтобы мне предоставили в долг необходимую сумму. Сейчас у меня таких денег просто нет. Дело в том, что в Тюмени я до недавнего времени жила с сыном в маленькой двухкомнатной квартире , которую область предоставила мне за серебряную медаль, завоеванную на Олимпийских играх в Нагано. Дом довольно старый, район, где он расположен, тоже не из лучших, и я, честно говоря, устала оправдываться перед знакомыми, почему не подыщу себе более приличное жилье. Все почему-то уверены в том, что мы, спортсмены, можем позволить себе все, о чем только можно мечтать. А это совсем не так. Биатлонисты – по сравнению с тем же футболом и хоккеем - отнюдь не обеспеченные люди . В общем, я решила в этом году заняться жилищным вопросом. Просить не умею и не хочу, поэтому просто продала старую квартиру и купила новую. И, поскольку вырученных денег оказалось не так много, взяла ипотеку. Все мои деньги до копеечки туда сейчас и уходят. - Вы хотя бы теоретически допускаете, что спустя некоторое время захотите вернуться в спорт? - Нет. - И чем же собираетесь заниматься? - Если честно, вообще пока не думала об этом. Но сейчас все это уже не принципиально. Надо просто смириться с тем, что началась другая жизнь. И, знаете... Даже хорошо, что она, наконец, началась: все, для того, чтобы быть в этой жизни счастливой, у меня есть. 2010 год
|
Биатлон - Спортсмены
