Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Спортивная биография Николая Морозова достаточно нестандартна. В свое время он выступал в танцах с Татьяной Навкой, затем, закончив карьеру фигуриста, работал с Татьяной Тарасовой и Алексеем Ягудиным. Женился на известной канадской фигуристке Ше-Линн Бурн и уже сам, уйдя от Тарасовой, сделал Бурн и Виктора Краатца чемпионами мира-2003. Ставил программы Мишель Кван, Саше Коэн, Шизуке Аракаве, Брайану Жуберу, Евгению Плющенко и еще доброму десятку ведущих спортсменов, в связи с чем справедливо считается самым востребованным хореографом в мире. Работает по 14 часов в день и искренне жалеет, что в сутках слишком мало времени.

- Вы ушли из спорта довольно рано. Не жалеете об этом хотя бы временами?

- Вовсе нет! Когда в 1998 году Таня Навка позвонила мне и сказала, что собирается кататься с Романом Костомаровым, это было неожиданно и, естественно, не очень приятно. Мне ничего не оставалось, как встать в пару с Катей Давыдовой - бывшей партнершей Романа, с которой они в 1996-м выиграли первенство мира среди юниоров. Тренировать нас я попросил Татьяну Тарасову. Но довольно быстро понял, что высоких мест нам не занять, а значит, и продолжать не стоит. Месяца через два-три приехал во Францию на турнир Trophee Lalique, где должен был выступать Ягудин, чтобы поблагодарить Тарасову за работу со мной и Катей. И вдруг она спросила, не хочу ли я поработать с ней вместе. Попросив позвонить после того, как закончится сезон.

Для меня ее предложение было совершенно неожиданным. Никак не мог понять, что такое она во мне увидела. Но не колебался ни секунды.

- В чем заключалась для вас притягательность личности Тарасовой?

- То, что Татьяна Анатольевна выдающийся, великий тренер, не нужно даже говорить - достаточно посмотреть на результаты ее спортсменов. С ней безумно интересно работать. Она всегда располагает громадной информацией насчет всего, что так или иначе имеет отношение к ее работе.

В Питере, например, спросила меня, знаю ли я, что здесь идет балет Эйфмана «Анна Каренина»? Казалось бы, ну зачем человеку с таким опытом и заслугами вообще чем-то интересоваться, стремиться к новому. Но она делает это непрерывно. И так же непрерывно стремится воплотить на льду даже то, что считается не очень возможным. Думаю, это и отличает ее от большинства тренеров.

- Мне доводилось присутствовать на тренировках Тарасовой. Как вам удавалось выдерживать свойственный ей темп и ритм жизни?

- Было интересно. Да и потом, мне с самого начала очень понравилась тренерская работа, чего я не ожидал от себя в принципе. Думаю, ожидания Тарасовой я оправдал.

- Свою первую самостоятельную работу помните?

- Какую-то конкретно, пожалуй, не назову. Запомнился первый год работы, когда Тарасова нередко чуть ли не насильно отправляла меня ставить программы людям, которые обращались к ней лично и совершенно не рассчитывали увидеть в качестве постановщика кого-то другого. Причем, я чувствовал, что она это делает не потому, что у самой нет времени, а специально дает мне возможность попробовать свои силы. Так было, например, c Изабель Делобель и Оливье Шонфельдером.

- Наверное, было не очень приятно сталкиваться с первой реакцией клиентов, которые ждали мэтра, а получили почти мальчишку?

- Я просто работал, не обращая ни на что внимания. Как правило, хватало одного дня, и люди приходили к выводу, что работа со мной их вполне устраивает.

- Самым ярким моментом вашей творческой биографии до сих пор считается короткая программа «Зима», с которой Алексей Ягудин выиграл золото в Солт-Лейк-Сити. С какими воспоминаниями связана для вас та работа?

- С «Зимой» все получилось довольно случайно. Я люблю музыку, довольно хорошо ее знаю. Могу сказать, как именно тот или иной исполнитель или дирижер интерпретирует то или иное произведение, какой оркестр играет то или иное произведение быстрее, а какой - медленнее. До сих пор много времени провожу в музыкальных магазинах. А тогда, когда мы искали музыку для Леши, я зашел в музыкальный магазин в Нью-Йорке и услышал, что в торговом зале звучит что-то совершенно незнакомое. Выяснилось, что как раз в этот день чуть ли не за час до моего прихода в магазин привезли самый первый диск группы «Бонд», о существовании которой тогда, естественно, мало кто вообще слышал.

Ну а потом, когда пошла работа над программой, совпало просто все. И музыка, и костюм, и настроение, и катание. Не могу сказать, например, что с точки зрения техники та дорожка шагов, которую вспоминают до сих пор, была какой-то необыкновенной. Главным ее преимуществом стала прежде всего музыкальность. Каждый шаг соответствовал логике мелодии. Поэтому «Зима» и заиграла до такой степени.
Особенно запомнилось, как мы сидели дома у Леши за бокалом вина, слушали музыку, обсуждали, что сделать в той или иной части программы, потом начали воспроизводить все это на полу и протанцевали до трех часов ночи.

- Как реагировала на ваши идеи Тарасова?

- Мы постоянно работали втроем, и как-то получалось, что никакого разделения на свои и чужие идеи не было. Все они воспринимались, как общий труд, когда совершенно неважно, кто именно придумал тот или иной шаг или жест.

- Знаю, на Олимпийских играх в Солт-Лейк-Сити, где у бортика во время соревнований помимо тренера мог находится только один человек, психолог Загайнов, работавший с Алексеем, пытался убедить Тарасову, что этим человеком должен быть он, а не вы. Вас это обижало?

- Мне достаточно безразлично где находиться, когда катается спортсмен. К тому же когда Игры начались, в наших отношениях с Тарасовой и Ягудиным уже была напряженность. Мы точно так же продолжали делать все возможное, чтобы Леша выиграл, но прекрасно понимали, что в дальнейшем совместной работы скорее всего не получится. Причины не имели к спорту никакого отношения, поэтому даже не стоит о них сейчас говорить.

- Я не раз наблюдала, как тренер и спортсмен оставляют от первоначальной работы хореографа «рожки да ножки». Вы как-то реагируете, когда подобное происходит с поставленными вами программами?

- Расстраиваться по этому поводу бессмысленно. Есть тренеры, которые вообще не прикасаются к постановке: ни одно движение не меняется в течении всего сезона. Есть и такие, кто перекраивает все. В любом случае, контролировать это невозможно. Из тех, с кем приходилось работать, со мной почти никогда никто не спорил. Разве что насчет музыки. Например, Саша Коэн в этом сезоне долго не могла сделать выбор для произвольной программы, хотя «Ромео и Джульетту» я предложил ей сразу. Прошла целая неделя, в течении которой мы катались под самые разные мелодии, прежде чем Саша согласилась с моим мнением.

- Идея взять для короткой программы Коэн «Очи черные» тоже принадлежала вам?

- Да. И родилась она довольно давно. Есть такой композитор - Алик Гольдштейн, который постоянно помогает мне в работе с музыкой. Год назад он позвонил и сказал, что нашел замечательный, очень хорошо сыгранный вариант этого романса. Музыка мне понравилась, но целиком от начала и до конца она все же звучала не настолько сильно, как мне хотелось бы. И я стал искать «Очи черные» везде, где только мог. Собрал десятка два различных записей. Сейчас программа Коэн состоит из четырех разных вариантов этой музыки, причем в каждом из них есть своя «изюминка».

- Как вы относитесь к распространенному в фигурном катании явлению, когда у двух или нескольких фигуристов оказывается одно и то же музыкальное сопровождение программ?

- Меня вообще не заботит этот вопрос.

- Считаете, это не важно?

- Для тех, кто борется за первые места, - нет. Потому что все они, как правило, блестящие исполнители, и у каждого одна и та же музыка может восприниматься совершенно индивидуально. Помню, подобный вопрос у нас возник, когда искали музыку для олимпийской произвольной Ягудина. Ему нравился саундтрек фильма «Человек в железной маске», но смущало, что под эту музыку за пару лет до этого катался Такеши Хонда. Я убедил Алексея одним-единственным аргументом. Сказал: «Подумай сам, как под эту музыку катался Хонда и как можешь кататься ты». Если бы Хонда на тот момент был сильнее Ягудина - тогда совершенно другое дело.

- Когда вы работали с Евгением Плющенко над короткой программой «Однажды в Мексике», то знали, что этот же саундтрек собирается использовать в короткой программе Стефан Ламбьель?

- Не знал. Но уверяю вас: если бы Женя оставил ту программу, все говорили бы не о том, что Плющенко взял музыку Ламбьеля, а что Ламбьель взял музыку Плющенко.

- С кем вам интереснее работать - с танцорами или одиночниками?

- С мужчинами. Думаю, что у них этот сезон будет самым интересным - появилось огромное количество хорошо катающихся спортсменов.

- Многие склонны считать это следствием введения новой системы.

- Она мне в целом нравится - очень хороша для соревнований. Результаты стали более объективными, их можно объяснить. Но кое-что я поменял бы. Например, из двух дорожек в короткой программе сделал бы одну свободную - без жестких требований к элементам. Тогда программы получались бы куда более интересными.

- Так же можно было бы поступить и с вращениями.

- С вращениями такой проблемы нет. Они несколько утратили свою зрелищность из-за потери скорости. Но это происходит потому, что нынешнее поколение фигуристов просто никогда специально не училось тому, что требуют сейчас новые правила. Если дать спортсменам еще год, все наверняка начнут вращаться и лучше, и быстрее.

- Если говорить о мужском катании, вам не кажется, что новые правила предоставляют определенное преимущество фигуристам с нетрадиционной сексуальной ориентацией? Они, как правило, более пластичны, выразительны, а именно эти качества особенно ценятся, когда речь идет о компонентах программы.

- Я с вами согласен. Мне кажется, судьи сами должны пересмотреть свое отношение к мужскому катанию. В нем есть огромные плюсы - мощь, скорость, и все это обязательно должно оцениваться особо. Считаю, что надо обязательно повысить стоимость четверных прыжков. Сейчас же правила довольно легко позволяют выиграть короткую программу без четверного.

- Сколько спортсменов сейчас тренируется в вашей группе?

- Девять танцевальных пар и одиночник из Японии.

- Не боитесь, что при таком количестве спортсменов через какое-то время у вас просто перестанут появляться новые идеи?

- При старой системе для меня было совершенно неприемлемым тренировать больше трех пар, потому что каждая из них требовала колоссальной работы. Нужно было изобретать разные поддержки, искать свой стиль. Теперь же в правилах четко прописано, что и как делать, так что все пары вынуждены показывать одни и те же элементы. Можно придумать что-то другое, но это попросту не оценят.
Но даже при этом не считаю, что мои танцоры похожи друг на друга. Проблема только во времени. Приходится работать по 14 часов в день, а иногда и ночью. Мне помогает Шэ-Линн. При этом она много выступает в шоу. Виктор Краатц не захотел продолжать кататься после ухода из любительского спорта, и она танцует одна, причем выглядит чуть ли не лучше всех.

- Согласитесь, в этом есть что-то ненормальное - иметь молодую, очаровательную жену, четырехлетнюю дочь и чуть ли не круглосуточно пропадать на катке. Ради чего? Чтобы заработать больше денег?

- Нет, абсолютно. Кстати, многие спортсмены, у кого нет возможности платить за тренировки, катаются у меня бесплатно. Просто работать мне нравится гораздо больше, чем ездить в отпуск. Хотя я не очень хорошо помню, что такое - быть в отпуске. Возможно, стоит попробовать.

- Вас удивила просьба Тарасовой взять к себе в группу ее российскую танцевальную пару?

- Это было неожиданно. Учитывая, какие между нами сложились отношения, никогда не думал, что она когда-либо ко мне обратится.

- Телефонная трубка из рук не выпала?

- Мы разговаривали не по телефону. Татьяна Анатольевна встретилась со мной лично и попросила прийти к ней на тренировку - посмотреть на Олю и Виталия (речь о паре Ольга Орлова - Виталий Новиков - прим. Е.В.). Я с удовольствием их взял - у меня никогда не было российской пары.

- Какое это имеет значение? Тем более для вас - тренера, который постоянно живет в США и не работал в России ни одного дня?

- Ну я же русский. Не знаю, как объяснить, но для меня разница есть. Возможно, это и называется - патриотизм. Да и потом… Я не мог отказать Тарасовой.