Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

— Елена, я правильно понимаю, выбора заниматься спортом или чем-то другим не было?

— Наверное. Но всегда стоял вопрос: будет ли это серьезно? У папы была позиция: ребенок должен уметь печатать на машинке и знать иностранный язык. Думаю, это связано с тем, что детство его и мамы пришлось на войну и послевоенные годы. И отец старался сделать все, чтобы жизнь детей была гарантированно благополучной. Он говорил мне: если ты будешь печатать и знать иностранный язык, всегда заработаешь на хлеб. Поэтому я ходила в английскую спецшколу, а печатать училась самостоятельно, где-то с четвертого класса. До сих пор помню эти ФЫВА и ПРОЛДЖ.

Что касается спорта, родители считали, я могу определиться сама, но это должно быть серьезно. Потому что нет большей дурости, чем заниматься большим спортом просто так, когда две тренировки в день, большие нагрузки, травмы. Пытаться заниматься спортом и поступать в какой-нибудь серьезный вуз тоже абсолютная бессмыслица. Так что или спорт, или учеба.

— Оба родителя тренеры. Они работали в паре?

— Нет, отец был главным тренером команды, организатором, сам он вообще не пловец, занимался пятиборьем. А мама — тренер-практик, она воспитала много мастеров спорта.

— В этом же номере есть интервью с Владимиром Ешиновым, олимпийским чемпионом по академической гребле, где он рассказывает, как они перед Играми в Монреале жили на озере и к ним приехали пловцы…

— О! Это известная история, когда соревнования между тренерами устроили. Как отец не утонул, я не знаю.

— Я думала, дело ограничилось потерей очков.

— Что вы! Когда он сел в лодку-одиночку, его приятель, главный тренер гребцов Леонид Драчевский сказал: «Серега, только не пришнуровывайся». Он не послушал и опрокинулся с этой лодкой пришнурованный. Какие там очки! Главное, успел каким-то образом расшнуроваться.

— Когда вы стали всерьез заниматься, на вас фактически приходилось три тренера: Валентина Дедова плюс двое дома.

— Нет-нет, родителей я почти не видела. Отец не всегда приезжал даже на Новый год, мама тоже постоянно пропадала на сборах. У меня брат на 6 лет младше, и мы с ним частенько оставались вдвоем. Поэтому я рано научилась готовить.

— Вы уже в 18 лет стали олимпийской чемпионкой.

— По меркам прыжков в воду не так уж и рано. Если поднять данные по той же гимнастике, можно обнаружить лишь одно исключение под названием Люда Турищева, которая выступала до 24-х лет. Остальные в 15–16 лет начинали выигрывать и быстро сходили. И в прыжках та же история. Чемпионкой СССР я стала в 16 лет, в 18 — выиграла на Олимпиаде, а в 22 меня уже списали...

— Слышала, что вы долго были в состоянии апатии…

— Занимаясь спортом, я не думала, что будет после. Когда человек уходит из спорта, у него появляется очень много свободного времени. Это ужасно для того, чья жизнь была расписана по минутам. Теперь ты просыпаешься, и ничего не надо делать, можешь хоть целый день проваляться в кровати. Лежишь и думаешь: надо куда-то пойти. Но куда? Ты никому не нужен. Не потому что люди такие злые, просто те, с кем проходила твоя жизнь, продолжают жить в том же режиме, а ты оттуда выпал. Это, мягко говоря, обескураживает. И прийти к пониманию, чего ты хочешь, очень непросто, ведь хочется чего-то яркого, хочется адреналина. Не думаю, что адреналиновая зависимость слабее наркотической, просто наркотики разрушают.

— Сегодня переход из спорта в другую профессию стал легче?

— Нет. Недавно я сделала большое интервью с Максимом Траньковым, и он мне сказал то же самое: думал, будет гораздо проще, а оказалось, я никому не нужен. Все, жизнь закончилась. Началась совсем другая. Образования у большинства спортсменов нет, если есть, то номинальное. Представления о жизни тоже нет. Причем все на тебя смотрят как на олимпийского чемпиона и все постоянно ждут высоких результатов, а ты ничего не умеешь. Происходит страшная психологическая ломка: ты привык быть лучшим, а теперь ты даже не худший, а вообще никакой.

— Но есть же и много хороших историй, когда спортсмены идут и в тренеры, и в комментаторы, ведущие, бизнесмены. Вот у Аделины Сотниковой маникюрная студия…

— У многих спортсменов есть агенты, с ними проще. А то, что у Аделины есть студия, это просто грамотное вложение, там, насколько знаю, работают ее мама и сестра. Своего рода социальный проект. На телевидение попасть крайне сложно. Из людей, которые, совершенно очевидно, могут быть ведущими высокого уровня, могу назвать Алексея Ягудина. Но не надо забывать, что Леша школу с медалью окончил, он умный мальчик, быстро учится и любит учиться.

— А как же Ира Слуцкая?

— Ира Слуцкая много училась. Занималась на телевидении дикцией, актерским мастерством. Это только кажется: «Оп! Как у нее здорово получается!», на самом деле за этим стоит колоссальная работа. Взять даже успешного Авербуха. Знаете, через что ему пришлось пройти на начальной стадии? Он говорил, если бы ему пришлось ползать по полу и ноги спонсору целовать, он бы ползал и целовал. Никто ему зеленой улицы не давал, он сам всего добился, своими руками и головой. Поэтому, если говорить, что есть спортсмены, у которых все шоколадно, надо понимать: это не сразу случилось. Разве что у тех, кто в Думе. Но быть депутатом — не профессия, это полустанок.

— Елена, а как вы попали в журналистику?

— Случайно. У меня был период метаний, идти некуда, мои спортивные знакомые продолжали заниматься спортом. Я пришла в «Советский спорт» поплакаться на жизнь приятельнице, которая когда-то делала со мной интервью. А заместитель главреда Владимир Кучмий сказал: «Слушай! Ты же у нас спортсменка, а напиши-ка...» Совершенно не исключаю, что сказал для поддержания разговора. Но главное, он это сказал. И я увидела в этом конкретную задачу. В спорте я привыкла конкретно мыслить: тебе что-то сказали, ты не думаешь, возможно это или нет, а сразу выстраиваешь стратегию, как этого добиться. Вот португальский язык выучила, потому что должна была работать на Играх в Бразилии. И тогда было то же самое. Помню, первое, что я спросила: объем и когда сдать. Он поинтересовался: «Недели хватит?»

— Что это был за материал?

— Он назывался «Смейся со всеми, плачь в одиночку», можно посмотреть у меня на сайте. Задача была написать о спорте, о пути, который я прошла как спортсмен. Когда пришла с текстом, по виду Кучмия поняла, что он совершенно этого не ожидал, смотрел на меня обалдевшим взглядом, явно думал: «И что теперь делать?» Тем не менее материал вышел, большущий, на полосу или полполосы, не помню. С тех пор мне начали давать какие-то задания.

— Как для спортивного журналиста для вас большое преимущество, что сами вы из того же мира. А бывали случаи, когда это мешало?

— Никогда не мешало, просто далеко не всегда мои герои знали, кто я такая. Помню, в Атланте олимпийским чемпионом в вольной борьбе стал Бувайсар Сайтиев, ему 19 лет было. Мы вместе шли на пресс-конференцию, и я спросила: «Ну что ты сейчас чувствуешь?» И услышала: «Я счастлив, что смог принести первую золотую медаль моей стране...» и т. д. Это была какая-то очень пафосная речь. Говорю ему: «А врать-то зачем?» — «Не понял». — «Да ничего ты сейчас не чувствуешь, кроме пустоты. И идти никуда не хочешь, а хочешь, чтобы тебя никто не трогал». Он останавливается, поворачивается ко мне (до сих пор помню тот взгляд) и спрашивает: «А откуда вы это знаете?» — «Знаю». Было смешно.

— Через какое-то время вы отпочковались от «Советского спорта». Как это случилось?

— Это идея Кучмия, которую он давно вынашивал. Мне надо было решить, оставаться или идти вместе. Был 1991 год, нарастало недовольство тем, что пишет «Советский спорт». В стране уже начали происходить какие-то процессы, а ты сидишь в этих рамках, у тебя коллегии в Спорткомитете, ты понимаешь, что это ни о чем, но обязан туда идти… В общем, надо было что-то менять.

— Вы получили тогда больше свободы?

— Мы получили абсолютную свободу. Представьте: всю жизнь работаешь по графику, тебе говорят, что ты должен сделать, куда пойти, с кем поговорить. И вдруг ты делаешь то, что хочешь, пишешь, что хочешь и когда хочешь. Это великое счастье. Только со временем в любом коллективе происходят изменения одного и того же плана. «Спорт-экспресс» стал сильно старше, и сейчас он больше похож на «Советский спорт», из которого мы уходили, чем на тот «Спорт-экспресс», которым был 20 лет назад.

— Если бы вы составляли свой топ лучших журналистов, кто бы в него вошел?

— Безусловно, Владимир Кучмий, он блистательно писал о спорте, безумно его любил. Но дело даже не в этом. Кучмий создал совершенно новый тренд в спортивной журналистике, думаю, второго такого человека в журналистике нашей страны никогда не было и не уверена, что появится. Еще назвала бы Станислава Токарева, я на его журналистике выросла, он был первым, кто соединил ее с художественной литературой. Он увидел там сюжет, увидел героев и настолько любил их всех — это чувствуется, когда его читаешь. Анна Дмитриева. В телевизионном варианте она сделала то же самое, что Кучмий в спортивной журналистике. Я начинала работать на телевидение под ее руководством. Анна Владимировна — это очень быстрые мозги и фантастическое умение обучать, она никогда не заставляла, только на собственном примере. Настоящий образец отношения к профессии. Безусловно, Николай Николаевич Озеров. С ним мы на телевидении пересекались немного, я иногда писала ему тексты. Удивительный был человек, с удивительным пониманием жизни. Из телевизионных всегда любила Владимира Маслаченко и Владимира Перетурина. Никогда специально не слушала, как они комментируют футбол, но это люди фантастического жизнелюбия, правильного взгляда на мир. Люди, пришедшие из спорта, вообще особая категория, у них, как я уже говорила, конкретное мышление: цель — результат. Это всегда чувствуется, чем бы человек ни занимался.

— А из более молодых?

— Пловец, двукратный олимпийский чемпион Денис Панкратов. Он прекрасно комментирует, не так долго писал, но это были очень яркие работы. Для меня Денис — один из лучших примеров, когда в журналистику приходит человек из спорта. Просто любовалась, как он работает. И конечно, тандем Юра Голышак и Саша Кружков. Это выдающаяся парочка, поскольку их читают все. Да, они выбирают наиболее яркие фигуры, которые гарантированно привлекут внимание, но тем не менее. К тому же работать на протяжении стольких лет с периодичностью раз в неделю и фактически не делать перерывов — это жутко тяжелая работа. Только кажется: подумаешь, один материал в неделю написать. Но это же на протяжении многих лет. Перелопатить кучу материала, разговорить человека, создать ему настроение, чтобы он с удовольствием говорил. Очень сложная работа при всей игривости жанра. Знаете, я для себя сформулировала одну мысль: журналистика не должна быть серьезной, мне кажется, что журналист с большим чувством иронии должен относиться к тому, что он делает. Потому что он высказывает свою точку зрения, но кто докажет, что она единственно верная? Когда журналист начинает со звериной серьезностью излагать свой взгляд как истину в последней инстанции, мне всегда становится скучно. Берясь за журналистику, ты должен прекрасно понимать, что твоя точка зрения — всего лишь твоя.

— Вы много пишете о фигурном катании. Как на эту тему вырулили?

— Все то же стечение обстоятельств. Когда организовался «Спорт-экспресс», нас было 14 человек. Рук, естественно, не хватало, и у меня оказалось 17 видов спорта. Время шло, какие-то из этих видов отсеивались за бессмысленностью, например, акробатический рок-н-ролл. В спортивной журналистике это некий казус, так же как и городки. Что-то я отдавала по мере появления новых людей, поэтому фигурное катание — просто один из видов, которые у меня остались.

— Да, но не о всех же видах вы писали книги.

— Я книги писать вообще не собиралась. Многострадальный «Штрафной круг Александра Тихонова» для меня не был началом книгоиздательской деятельности, я считала его первым и последним проектом. С финансовой точки зрения в этом нет смысла, на книгу нужен месяц отпуска, а гонорар за нее не будет выше зарплаты. Но так сложилось, что написать книгу о фигурном катании мне предложило издательство. В тот момент я могла себе позволить параллельно с работой чем-то еще заниматься. Книгу о Москвиных сделала исключительно для Тамары Николаевны и Игоря Борисовича по просьбе Тамары. Я с большим уважением отношусь к этой паре, очень их люблю. Сейчас уже можно признаться, какая это была авантюра. Когда я приехала в Питер, предварительно все обговорив и уже заключив договор с издательством, Тамара Николаевна встретила меня на вокзале и сказала как бы между делом: «Лена, имейте в виду, что Игорь Борисович ничего не знает». Я оторопела: «То есть как?» — «Так. Если узнает, откажется, он же очень скромный человек и никогда не согласится, чтобы о нем писали книгу». — «А как мне работать?» — «Придумай что-нибудь». И это был «шпионский роман»: я пристраивала микрофон везде, где только можно, разве что на потолке с ним не висела. Набрала материал и в последний день, когда надо было уезжать из Питера, Тамара Николаевна нечаянно проговорилась. Гневу Игоря Борисовича не было предела, он топал ногами, кричал. Тамара Николаевна благоразумно сбежала на дачу, а меня оставила с ним в квартире. Мы долго все обсуждали, в результате как-то разрулили, я дала клятвенное обещание, что ни одно из сказанных им слов не будет напечатано без его согласия. Но подобные авантюры в моем характере. Книга Валерия Сергеевича Сысоева «Групповая гонка» — тоже своего рода авантюра.

— Думаю, динамовцам она будет особенно интересна. Валерий Сергеевич прошел в «Динамо» путь от инструктора до председателя.

— Я делала с ним интервью для газеты и поняла, насколько он интересный человек и замечательный рассказчик. Когда Валерий Сергеевич советовался со мной, не сделать ли ему к своему юбилею фильм, я как вариант предложила книгу. Он спросил: «А вы мне поможете?» И тут мы начали считать. Чтобы книга вышла к 1 июня, дню рождения Сысоева, сдать материал в издательство нужно было к 10 апреля, а на дворе — середина марта.

— Считали часы и минуты?

— Именно так. А дальше были две недели разговоров. Валерий Сергеевич каждый день приезжал с развернутым планом, чтобы ничего не упустить. Я безумно ему благодарна, это была работа высочайшего качества. Мы говорили по 3 часа в день, потом я все это расшифровывала и редактировала. В записи не встретилось ничего, что можно было бы выкинуть. Текст сдали в срок, диктофон я первый раз включила 17 марта. Если оценивать с профессиональной точки зрения, книга получилась интересная, я могу об этом говорить, поскольку она не моя, а Валерия Сергеевича.

— Знаю, что в большинстве случаев вы сами расшифровываете записи и даже выработали особую схему: 5000 знаков, домашние дела, еще 5000 знаков, снова порция дел и т. д.

— Ну, как говорят умные люди: чтобы не уставать, нужно чтобы один вид деятельности сменялся другим:.помыл посуду — иди погладь белье, погладила белье — помой пол.

— Если не возражаете, давайте немножко о своем, о девичьем. Во сколько лет вы стали мамой?

— В 25, по медицинским записям я была первородящая старородящая. Так в советские времена обозначали тех, кому было 25 лет и больше. Но у меня был вид, явно несовместимый с этим возрастом — нянечки все время жалели, приносили какие-то конфеты, шоколадки, а одна даже спросила: «Как же тебя, дочка, угораздило? Тебе 16 то есть?».

— Но на одном ребенке вы решили не останавливаться.

— Я решила, что в нашей действительности трое детей — то оптимальное количество, с которым можно сесть в автобус или метро. Как сейчас говорят, life hack.

— Елена, какая вы мама?

— Наверное, плохая. Во-первых, я очень мало с ними возилась, мне всегда помогала моя мама. Потом родители перебрались в Австрию, и я каждого из детей отправляла к ним жить после первого класса. Я трижды пыталась адаптироваться к реалиям российской школы и трижды проиграла. Оставаясь в России, я могла работать и два раза в месяц как минимум к ним ездить, не говоря уже о том, что на все соревнования непременно проезжала через Австрию. Во-вторых, я никогда не была сторонницей воспитания в плане направления действий ребенка, всегда давала возможность попробовать, ошибиться, набить шишку. С детьми у меня абсолютно товарищеские отношения, то есть нет темы, которую мы не могли бы обсудить. Они знают, что я никогда ничего не запрещаю, поэтому самые бредовые идеи обсуждают со мной. Все трое выросли прекрасными людьми и все трое занимаются тем, что им нравится. А это, с моей точки зрения, главное в жизни хотя бы для того чтобы не стать неврастеником.

— Вы как-то рассказывали, что ваша мама принялась бить тарелки, чтобы донести до вас мысль. И у вас в голове все сразу встало на место.

— Да, мама умела.

— А у вас какие были средства воздействия?

— Абсолютно никаких. Был один показательный случай. Когда старшей дочке исполнилось 16 лет, я пообещала: если она хорошо окончит школу, я ее возьму с собой в Австралию — там проходил чемпионат мира по водным видам. Мы поехали, и в один из последних дней она мне говорит: «Хочу на пляж». Я не разрешаю, у нас дикий конфликт. Дочь в истерике, кричит мне: «Я взрослая, я хочу, я могу». Вдруг я понимаю, что мы сейчас разругаемся, может быть, на всю жизнь, в голове что-то щелкнуло, и я сказала: «Понимаешь, мне за сегодня надо написать в общей сложности газетную полосу, это очень много. Чтобы сдать материал вовремя, я должна думать только о нем. Если я буду параллельно думать о том, что ты неизвестно где, что тебя могут обидеть, что ты можешь опоздать на автобус, что ты голодная, то я с этой работой не справлюсь». Она мгновенно перестала рыдать и спросила: «А ты не могла мне сразу это объяснить?» Окончилось все замечательно: мы доехали до бассейна, встретили там группу синхронисток, которые собирались на пляж, я вручила им Ленку, и все были счастливы. Больше не помню, чтобы у меня возникали с детьми какие-то неразрешимые проблемы, потому что свои решения я всегда объясняла и аргументировала.

— В какой-то момент вы были тренером на проекте «Большие гонки». Расскажите об этом опыте.

— Это была очередная авантюра. Меня туда заманили в качестве капитана. А что такое капитан? Человек, который не делает вообще ничего, просто светит лицом. Я согласилась, тем более что Будапешт, где проходили съемки, в двух часах езды от Вены. Но накануне отъезда мне позвонили и сказали: «Елена, у нас немножко изменились вводные. Вы будете тренером». Режим дня оказался примерно такой: съемки начинаются в 9 утра и заканчиваются в 5 утра следующего дня. Часок сна и следующие съемки. И так почти каждый день. Был момент, когда все шло к тому, что мы закончим в 2 часа ночи, все ходили счастливые в предвкушении 4–5 часов сна. Но тут в бассейн упал бык, и его оттуда часа 2 вынимали, а после этого нужно было что-то доснять. Не понимаю, как выдержала 10 дней! Но мы выиграли.

— Кто из актеров, музыкантов, участвовавших в проекте, вел себя наиболее спортивно?

— Там были люди, которые меня совершенно потрясли. Например, певец Леша Хворостян. Он серьезно травмировал оба колена, но когда возникала сложная ситуация, сразу говорил: «Я сделаю». В какой-то момент я у него спросила: «Леш, зачем тебе это надо, сиди уже со своими коленями», а он ответил, что его смотрит маленькая дочка и он должен быть мужчиной. Никита Пресняков, которому большие нагрузки противопоказаны, участвовал в конкурсе, где надо было бежать дистанцию один раз, потом еще один и еще. Когда вышли в финал, я говорю ему: «Все равно впереди по очкам, не беги, пройди пешком». Не помню, с кем в паре он бежал, но финишировали они первыми. Никита упал, и его пришлось откачивать. Дима Колдун оказался потрясающим, хотя приехав, он тут же заявил: «Я артист, меня не занимать ни в каких боях с быками, мне нельзя ничего повредить». И я прекрасно понимала, что у человека есть контракт и было бы неправильно заставлять его идти на риск, а быки это действительно страшно. Но потом пару раз Дима добровольно к ним шел, потому что больше было некому — по ходу съемок все травмировались. Для меня стало потрясением, что люди из шоу-бизнеса, не спортсмены, умеют выжать из себя все возможное. «Большие гонки» — удивительная передача, проявляющая в людях качества, о существовании которых они даже не подозревали.

— Думаю, поэтому она и была так популярна. Кстати, как вы относитесь к феномену боления?

— Мне всегда была интересна психология спорта, в том числе психология боления, фанатства. Я с этим сталкиваюсь в фигурном катании. Позиция фанатов такова, что если ты что-то хорошее сказал не о том, за кого они болеют, это автоматически означает, что ты оскорбил их любимца. Даже если ты не сказал о нем ни слова вообще. Между противоборствующими группами постоянные стычки. Когда катались Плющенко и Ягудин, были плющенисты и ягудинцы, когда каталась Липницкая, были липнята. Сейчас такая же толпа фанатов у Жени Медведевой. В большинстве своем это люди, которым не важно, сколько логики в твоих словах, они готовы тебя растерзать за недостаточно комплиментарный отзыв о предмете их обожания.

— Фанаты хорошо разбираются в том, что происходит на льду?

— Далеко не всегда. А объяснять им что-то совершенно бесполезно, как об стенку горох. Их логика «свой-чужой». Поэтому как потенциальные читатели они мне абсолютно не интересны и не нужны, под них нужно подстраиваться, чего я ни в коем случае делать не собираюсь. У нас довольно много людей, которые знают и понимают спорт, и для них мне нравится писать.

— Вы производите впечатление человека, который умеет получать от жизни удовольствие и изменить самую патовую ситуацию в свою пользу.

— Согласна. Хотя я уже достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что жизнь состоит не только из одних удовольствий. Мне всегда была близка формулировка: если у тебя нет возможности заниматься тем, что тебе интересно, надо найти интерес в том, чем ты занимаешься. Наверное, у меня правильное отношение к жизни на самом деле. Во всяком случае, не могу сказать, что у меня много отрицательных эмоций.

— Как в фильме «Москва слезам не верит»: так, значит, вы абсолютно счастливый человек? Или не вполне?

— Вообще я какой-то неприлично счастливый человек. Мне все нравится. Нравится жить в России, бывать в тех странах, в которых бываю. Знаете, возможно, в чем дело? Я в свое время прыгала с вышки, а не с трамплина, потому что когда ты прыгаешь с трамплина, результат не всецело зависит от тебя, а когда с вышки, то на все 100 процентов. И в жизни я предпочитаю занимаюсь тем, что зависит только от меня. Соответственно, насколько я счастлива, тоже зависит от моего отношения к людям, ситуации, профессии. Когда мне надоест то, что я сегодня делаю, буду сидеть дома, гостей принимать и печеньки печь. Но не уверена, что это произойдет в ближайшем будущем.