Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет
Главная
От автора
Вокруг спорта
Комментарии
Водные виды спорта
Гимнастика
Единоборства
Игры
Легкая атлетика
Лыжный спорт
Технические виды
Фигурное катание
Футбол
Хоккей
Олимпийские игры
От А до Я...
Материалы по годам...
Translations
Авторский раздел
COOLинария
Telegram
Блог

Игорь и Тамара Москвины: «Лед для двоих»
Глава 7. ОЛЯ + АНЯ

Однажды я спросила Тамару Москвину: приходилось ли ей испытывать угрызения совести из-за того, что ученикам уделяется куда больше времени и внимания, нежели собственным детям?

- Постоянно, - вздохнула она. – Но всегда успокаиваю себя тем, что в то время, как занимаюсь с чужими детьми, кто-то другой точно так же возится с моими. И если я полностью отдаюсь своей профессии, почему должна думать, что другие преподаватели поступают иначе?

Когда я только начала ездить по сборам и соревнованиям, то скучала по девочкам очень сильно. Постоянно думала: как там они без меня? Что делают? Что вообще происходит дома? Мучалась, не спала ночами, переживала. А в какой-то момент поняла, что так продолжаться не может. Потому что все эти мысли страшно мешали сосредоточиться на работе со спортсменами. Вот я и взяла за правило, уезжая, оставлять все домашние проблемы и переживания дома. Как книжку закрывала.

Точно так же, возвращаясь домой, я «закрывала» рабочую книжку и полностью погружалась в домашние дела. Это давало возможность не расходовать силы и нервы на ненужные переживания. И не корить себя за то, что пока я занимаюсь судьбами чужих детей, мои собственные остаются без материнского присмотра.

Мы с Игорем, естественно, хотели, чтобы дети занимались спортом, но сами были постоянно слишком сильно заняты работой со своими спортсменами. Так что возможности серьезно тренироваться Оли и Ани по большому счету не было изначально. Мама Игоря слишком уставала в работе по дому, так что просить ее привезти девчонок на трамвае на каток у нас не поворачивался язык. К тому же наше собственное расписание работы никогда не совпадало с занятиями детских групп.

Одно время Аня ходила заниматься в хореографическое училище, но однажды услышала, как кто-то сказал в ее адрес: мол, все понятно – блатная, дочка Москвиных. И она наотрез отказалась продолжать занятия.

Мы с Игорем и не настаивали. Тем более, что Аня перенесла в детстве очень тяжелую операцию. Когда ей было пять лет, она каталась на даче на велосипеде, упала и сильно ударилась животом о руль. Мы сразу отвезли ее в больницу, где выяснилось, что у дочки сильно повреждена селезенка и требуется немедленная операция.

Я практически прописалась в больнице: приезжала туда после каждой тренировки, едва выдавалось время. Оля тоже у нас в детском возрасте перенесла полостную операцию – проглотила заколку для волос и эта заколка застряла в двенадцатиперстной кишке. К ней в больницу я тоже постоянно ездила и постоянно что-то приносила. Видела же, насколько тяжело приходится и врачам, и медсестрам, и даже детям, которые там лечились. Многие были из числа «отказников», они просто жили в этой больнице. Понятно, что не хватало ни денег, ни еды, ни простого человеческого тепла.

В палате, где лежала Аня, было много лежачих больных, я меняла им простыни, мыла полы, кормила тех детей, к которым не приезжали родители. Поскольку я уже успела стать довольно известным в городе тренером, врачи по вечерам приглашали меня к себе в ординаторскую – отдохнуть, попить чаю. Я рассказывала им о фигурном катании. Однажды доктор, который оперировал Аню, прямо на куске газеты нарисовал мне схему, по которой он делал операцию. В анатомии я разбиралась достаточно хорошо, поэтому сразу поняла, что дочке отсекли часть поджелудочной железы, а сама железа пострадала настолько сильно, что слишком медленно восстанавливает свои функции.

Анализы у Ани действительно очень долго были плохими, настолько, что на каком-то этапе речь действительно шла о жизни и смерти, но в результате дочка выкарабкалась. Потом у нее очень долго держалось предубеждение ко всем продуктам – видимо, накрепко запомнилось, что после еды часто становилось больно. Прежде чем что-то съесть Аня всегда спрашивала: «Мне это можно?»

С женщиной, которая была у Ани лечащим врачом, я много лет поддерживала отношения, а лет через 20 мы с Игорем даже пригласили ее в ресторан, подгадав к тому сроку, когда Аня вернулась в Питер после учебы. Врач, помню, очень сильно тогда удивилась. Как потом сказала, сидела за столом и весь вечер, пыталась понять, что нам от нее нужно. Ждала, когда мы, наконец, о чем-то ее попросим.

Когда у нас в Питере стали проводиться всяческие юбилейные мероприятия в мою честь, я каждый раз отправляла все цветы в ту больницу, где лечили Аню. Причем специально покупала ведра – знала, что в больнице для цветов могут найтись в лучшем случае банки из под сока.

Вот так мы и жили. С одной стороны была семья и дети, с другой - спортсмены.

- Дети на вас не обижались?

- Наверняка обижались. Помню, когдя я пыталась что-то советовать старшей дочери или делать ей какие-либо замечания, то неизменно слышала в ответ: «Иди учить своих фигуристов». Думаю, точно так же рассуждала и Аня. Но мы с мужем сразу решили: главная наша родительская обязанность – сделать девчонок самостоятельными и дать им образование. Ну и по-возможности удержать от неправильных шагов, разумеется.

По этой причине, кстати, мы в свое время на целый год отправили Аню учиться по школьному обмену в США. Увидели, что в России жизнь начинает меняться настолько стремительно и непредсказуемо, что даже более старшие люди теряют ориентиры, так сказать. Нельзя сказать, что Аня совсем отбилась от рук, но учебу она откровенно забросила, стала проводить много времени в непонятных для нас компаниях, то есть мы с Игорем почувствовали, что еще немного, и рычаги влияния на дочь будут окончательно утеряны. Вот и придумали послать ее по обмену в Америку.

Год учебы, включая стоимость билета, тогда стоил 500 долларов. Для России по тем временам это были очень большие деньги, просто колоссальные. Но мы их нашли.

После того, как Аня снова вернулась домой, все вроде бы нормализовалось. Но через какое-то время я опять почувствовала, что нужно брать ситуацию под контроль. И договорилась, что продолжать учебу Аня поедет в Англию – в королевский секретарский колледж.

С необходимой для поступления информацией мне помогла давняя приятельница – Салли-Энн Стэпплфорд. Прислала все бумаги, сообщила, в каком порядке нужно начинать действовать. Сразу задать вопрос о стоимости обучения я не сообразила, зато потом, когда дочка поступила и мне выставили счет, схватилась за голову. Но не могла же я сказать той же Салли, что передумала? Вот и стала выкручиваться из этой ситуации уже сама.

Жилье для дочери мы нашли через знакомого английского журналиста, Майкла Коулмэна. Он сдал Ане комнату в пригороде Лондона на последнем этаже дома, где жил сам. С ним же я консультировалась по поводу того, сколько денег принято давать детям в Лондоне на карманные расходы. Майкл назвал какую-то сумму, как выяснилось позже – совершенно мизерную для того, чтобы на нее жить. Мне потом Аня об этом сказала. А в Лондоне она просто нашла дополнительную работу – в книжном магазине. Я даже как-то приезжала к ней туда – посмотреть, как она работает.

Жизнь в Англии очень дисциплинировала дочь. Она даже стала делать нам с отцом замечания, когда мы забывали выключать за собой свет, выходя из той или иной комнаты. Хотя до отъезда всегда фыркала, если то же самое говорилось ей. Другими словами, дочь научилась считать деньги. Да и вообще стала очень дисциплинированным, внимательным и отзывчивым человеком – слишком со многими трудностями, в том числе и личными, ей пришлось тогда столкнуться. А вернувшись сказала нам с отцом, что хочет продолжать учиться для того, чтобы сделать хорошую карьеру.

* * *

- Мы в детстве постоянно ссорились с Аней, - вспоминала старшая дочь Москвиных – Ольга. – Я пыталась, как старшая, на нее давить. Наверное таким образом проявлялась детская вредность. Сейчас Аня – очень организованный человек и мы с ней очень близки, а тогда меня ужасно раздражало, например, что она разбрасывает свои вещи. Жили-то мы с ней в одной комнате. Вот я ее и третировала.

Помню, что когда родители были с нами, они уделяли нам достаточно времени. И это время было «качественным» в плане общения. Мы гуляли, занимались, то есть родительское внимание не ограничивалось тем, что происходит в школе и дневнике. И мама, и папа находили время поговорить с нами, что называется, по душам – в той мере, в которой вообще можно разговаривать по душам с маленикими детьми.

С папой вести такие разговоры было проще. Папа вообще очень мягкий, теплый и душевный человек. Очень заботливый, очень ласковый. Мама пыталась в первую очередь научить нас организовывать свое время.

Не помню, предпринимали родители попытки сделать из нас с Аней фигуристок, или нет, но какое-то время я ходила на каток. Мне очень нравилось падать. Разбежаться вдоль борта, плюхнуться на лед и как можно дальше проскользить. Вот это было настоящей радостью.

Папа никогда не повышал голос, не говоря уже о том, чтобы наказать. Однажды, правда, попытался. По телевизору тогда поздно вечером показывали какие-то соревнования, и мне разрешили их посмотреть, хотя обычно нас отправляли спать еще до того, как начиналась программа «Время».

Для меня то разрешение было целым событием. Фигурное катание, как спорт, не очень меня интересовало, но был важен сам факт того, что я могу подольше посидеть перед телевизором. Ну, а поскольку происходящее на экране показалось мне тогда довольно скучным, я начала прыгать со стула на пол, создавая при этом достаточно много шума.

Мама со своими учениками была как раз на тех соревнованиях. Поэтому папа так сосредоточенно наблюдал за трансляцией. Он сделал мне замечание один раз, потом второй. Наверное, предупреждений было много. А потом папа вдруг замахнулся, словно собирался меня шлепнуть.

Не ударил и даже не дотронулся, но я была тогда страшно напугана. Потому что такого прежде не происходило вообще никогда. Для нас с сестрой было вполне достаточно сурового взгляда отца или, не дай бог, его обиды.

Когда мы стали постарше, нам стало даже нравиться, что родители постоянно в разъездах. Мы знали, что они обязательно приедут и привезут нам подарки.

Долгое время у них было традицией привозить нам из каждой заграничной командировки свечки в форме яблок. Когда такая свечка горела, возникало ощущение, что яблоко светится изнутри. Этих яблок у нас в доме было много. Еще были очень редкие по тем временам шоколадки Toblerone. Яблоки и шоколад были как бы символом того, что семья в сборе.

- Вы помните, как родители стали работать отдельно друг от друга?

- Помню напряженность в доме. Мне было лет 13. Сейчас в этом возрасте дети гораздо взрослее, а тогда я долго не могла понять, что происходит. Однажды услышала, как родители на повышенных тонах выясняют что-то за закрытой дверью, хотя до этого у нас в доме двери не закрывались никогда. Меня это напугало. И бабушка – папина мама, вместе с которой мы жили до самой ее смерти – объяснила, что на катке произошел инцидент, связанный с учениками мамы и папы, вот они и пытаются таким образом разрешить конфликт.

Эта напряженность чувствовалась в доме еще какое-то время, но недолго – неделю или две. Потом родители стали работать на разных катках. Мне удалось тогда узнать от бабушки, что папа и мама договорились работать отдельно друг от друга и не обсуждать работу дома как раз для того, чтобы избежать каких бы то ни было семейных проблем.

Та ссора, собственно, так и осталась в их жизни единственной. В каждой семье бывают и стычки, и проблемы, но в нашей их и конфликтами-то нельзя было назвать. Родители всегда удивительным образом дополняли друг друга. Папина рассудительность прекрасно уравновешивала мамин напористый характер. Хотя папа более эмоционален. Вероятно поэтому ему всегда было в большей степени, чем маме, свойственно проявлять свои чувства.

- Кто из них был для вас большим авторитетом?

- Так получалось, что серьезные решения относительно своей собственной жизни я принимала без их участия. Но к этому я привыкла с очень раннего детства. Авторитетом, скорее, до определенного времени была бабушка. Моим воспитанием она занималась больше, чем родители. Соответственно, все свои детские проблемы я обсуждала с ней. А с 18 лет стала жить отдельно.

Когда родители переехали в Америку, мы с моей дочкой дважды приезжали к ним в гости, проводили там по три месяца. Одно время, когда папа приболел и у него возникли проблемы со зрением, Даша даже ходила там в школу, а я возила папу на тренировки.

- Остаться за океаном на более долгий срок не планировали?

- Нет. Однажды меня даже в американском консульстве спросили, когда я получала там очередную визу, хочу ли я жить в Америке постоянно. Человек, который принимал у меня документы, был, помню, страшно удивлен, услышав «Нет». У меня и на самом деле никогда не было такой цели. Как и у родителей, кстати. Их пребывание в США было вынужденной работой. Как только ситуация изменилась, они тут же вернулись домой.

- Вам не хотелось по примеру Ани уехать учиться за границу?

- Этого стремления и у Ани, думаю, не было. Просто так сложилось. Она на год уезжала учиться в Америку еще по школьному обмену. Потом вернулась, закончила школу и уже после этого уехала в Англию.

- Родители с вами советовались по поводу тех решений, которые они принимали относительно своей собственной жизни?

- Мы всегда принимали участие в семейных обсуждениях. Вместе взвешивали плюсы и минусы, но последнее слово оставалось, безусловно, за папой и мамой.

- Не помню уже после каких Олимпийских игр Тамара сказала мне, что совершенно не стремится продолжать работу в большом спорте. А хочет просто жить в свое удовольствие. Побыть бабушкой в том числе.

- Подозреваю, что вы просто застали ее в настроении минутного порыва. Мама настолько любит свою работу, что мне сложно представить ее вне катка. И даже в роли бабушки она – прежде всего тренер. С моей Дашей она общается точно так же, как с учениками. Может быть это идет от недостатка опыта общения с маленькими детьми вообще, или сказывается многолетняя профессиональная привычка. Но всех нас она прежде всего пытается «тренировать». С Дашей это получается крайне сложно, если вообще получается. Каждое слово «воспитательного» характера дочь воспринимает в штыки. Игорь Борисович на это тоже очень часто обижается. Его задевает, когда что-то говорится в ответ в грубой или невежливой форме.

На самом деле меня только радует, что мама по-прежнему настолько активна и стремится много работать.

- Но Игоря Борисовича, тем не менее, она постаралась отодвинуть от активных тренировок. И прежде всего от каких бы то ни было поездок.

- А знаете, он никогда не любил ездить. Он – абсолютно домашний человек, очень любит находиться дома. Ему там уютно. Уехать куда-либо – для папы испытание, стресс. Неважно, куда именно предстоит ехать. Всегда было видно, что папа, уезжая, переступает через себя. Он постоянно брал в поездки какие-то старые любимые вещи. Неважно было, соответствуют ли эти вещи его возрасту, его социальному статусу. Они ему просто нравились, напоминали о доме.

Дома он постоянно что-то чинит, но это происходит исключительно по той причине, что мы с мамой постоянно что-то ломаем. У нас с ней просто талант к поломке даже таких вещей, которые вроде бы сломать невозможно. Это относится ко всему, начиная от всевозможной бытовой техники и заканчивая какими-то полочками и дверцами. Мы с мамой, естественно, начинаем говорить в таких случаях, что вещь, видимо, отслужила свое и просто время пришло ей сломаться. Папа же уверен, что при правильном обращении любая вещь может служить вечно.

На даче он любит что-нибудь придумывать и мастерить. Разрабатывает глобальные концепции, как сделать ту или иную вещь, чтобы получилось максимально функционально и хорошо. Никогда не приступает к практической работе, пока не продумает все этапы и тонкости. Уже потом начинает искать мастерскую или специалиста, кто мог бы воплотить его идеи. Так что процесс получается длительным и страшно отца увлекает.

Папа - прекрасный кулинар. Варит супы, готовит мясо. Вот и я научилась, на них с бабушкой глядя. Бабушка тоже превосходно готовила, исключительно вела дом. Хотя не могу сказать, что чему-то я училась у папы и бабушки целенаправленно. Скорее просто впитывала то, что видела. А вот умение организовать свою жизнь у меня безусловно от мамы.

- Семейные праздники вы отмечаете дома, или в ресторанах?

- Дома. Главный праздник для всех нас – это, конечно же, Новый год. Мы его обычно встречаем на даче, где собирается «узкий» семейный круг: родители, я с мужем и дочерью, сын мужа, мамины сестры. Если Ане удается выкроить свободное время, она тоже приезжает в Санкт-Петербург - из Швейцарии. Правда, чаще она прилетает не на Новый год, а на дни рождения мамы и папы. Иногда – на свой собственный. Она у нас Близнец - родилась в начале июня, Я – Овен. Папа – Дева. А мама – Рак и Змея – если по восточному календарю.

Помню, мама рассказывала, что однажды вошла в раздевалку, когда ее спортсменки этот календарь рассматривали и обсуждали. Причем она открыла дверь как раз на фразе одной из учениц: «А Тамара Николаевна – змея!»

Девчонок, видимо, до такой степени перепугало, что тренер может воспринять фразу буквально, что они тут же хором бросились уточнять: «Тамара Николаевна, вы у нас – добрая змея!»

- Какие фирменные блюда вы готовите дома к праздничному столу?

- Знаменитый торт «День и ночь», рецепт которого в нашей семье хранится в секрете. Дело даже не в том, что этот торт какой-то необыкновенно вкусный, хотя все едят его с удовольствием. Просто в нашем сознании он неизменно ассоциируется с праздником. С Новым годом, с тем, что его мама и папа всегда готовят вместе. В обычные дни мама редко возится на кухне, приготовление еды обычно ложится на меня или на папу, но вот торт – это всегда мама и папа.

Папа очень вкусно запекает баранью ногу. Обязательно хорошенько шпигует ее чесноком, обмазывает горчицей и медом и долго держит в духовке на очень маленьком огне. Мясо получается очень мягким и сочным. У нас в семье все любят вкусно поесть. Хотя когда ничего вкусного нет, едим все подряд, никто не привередлив в этом отношении.

- Вы следили за тем, как выступают мамины спортсмены?

- Не очень внимательно. Когда была маленькой, следила, скорее, за тем, завоевывают они медали на чемпионате мира, или нет. Когда завоевывали, это означало, что мама после соревнований поедет не домой, а в длительный показательный тур. Если она туда ехала, то не успевала вернуться к моему дню рождения.

Такого, чтобы я как-то специально следила за кем-то из спортсменов, никогда не было. Но появилось, когда я стала помогать маме в работе и встречаться с ней почти каждый день. Я поняла, сколько труда уходит на то, чтобы добиться результата. Сколько сил и времени приходится вкладывать маме в каждую свою пару и особенно – в нынешнюю. Юко Кавагути – Саша Смирнов. Мало того, что мама очень рано встает, она поздно ложится. К физической нагрузке добавляется постоянная ответственность за результат – перед одной страной, перед другой, перед спортивными федерациями, перед болельщиками... Мама же прекрасно понимает, да и чувствует постоянно, что от нее все ждут этого результата. Естественно, это очень сильно психологически давит. Порой я вижу, что ей не хватает сил. Но я никогда не видела ее растерянной и тем более – плачущей. Наверное, поколение моих родителей вообще было воспитано таким образом, чтобы стойко переносить жизненные невзгоды. Война, эвакуация... Наверное, все это и закаляло характер. Мы никогда не поймем и не узнаем на самом деле, что в те годы довелось пережить людям. И какая ерунда в сравнении с этим все то, что привыкли считать проблемами мы сами...


© Елена Вайцеховская, 2003
Размещение материалов на других сайтах возможно со ссылкой на авторство и www.velena.ru